Нэнси Спанджен

Биография

Детство и юность

Проблемы в жизни Нэнси Спанджен начались уже с момента рождения: девочка появилась на свет недоношенной (на седьмом месяце) в полуудушенном состоянии, с пуповиной, затянувшейся вокруг шеи узлом. Острый диагноз потребовал немедленного и полного переливания крови. По воспоминаниям матери, «в изоляторе она напоминала маленькую ветряную мельницу, дико вращая руками и ногами». Чтобы осуществить переливание, пришлось младенца связать. Врач отмечал, что это редкий случай: обычно дети в таком состоянии выглядят сонными.

Через восемь дней родителям было разрешено забрать дочь домой. Несколько дней спустя мать заподозрила, что с дочерью вновь что-то не так. «Кричат все дети, но она кричала беспрерывно», — позже писала Дебора Спанджен в автобиографии «And I Don’t Want to Live This Life». Уже в трёхмесячном возрасте девочке были прописаны большие дозы фенобарбитала, но та продолжала проявлять гиперактивность, исходила воплями без видимых причин и страдала бессонницей. Доктор реагировал на всё это лишь увеличением доз прописанного препарата.

К двухлетнему возрасту Нэнси начала заикаться и при этом стала атаковать — вербально и физически — как членов своей семьи, так и незнакомых людей; такие приступы агрессивности случались с нею по нескольку раз в день. В трёхлетнем возрасте родители впервые посетили с дочерью психотерапевта. Тот пообещал, что «с возрастом это пройдёт». Один из диагнозов, «визуально-моторное несоответствие» (motor visual discrepancy) означал, например, что девочка впоследствии не могла, например шить: отсутствовала координация между зрением и движениями рук. Между тем, проведённый в четырёхлетнем возрасте тест на IQ показал, что Нэнси обладает высокоразвитым интеллектом и находится на уровне развития среднестатистического семилетнего ребенка. В школе она была переведена в четвёртый класс по окончании двух, минуя третий.

Музыку Нэнси открыла для себя в девятилетнем возрасте. Побывав на представлении «Hair», Фрэнк и Дебора купили пластинку с записью мюзикла, которую дочь слушала, сидя на полу, непрерывно. Вскоре её любимыми исполнителями стали The Doors, The Rolling Stones, Дженис Джоплин и Led Zeppelin; все деньги, выдававшиеся родителями на карманные расходы, она тратила на покупку пластинок. К десяти годам любимым чтением девочки стали журнал Rolling Stone, книги Сильвии Плат, Дж. Д. Сэлинджера, Курта Воннегута и Ф. С. Фицджеральда.

При этом Нэнси проявляла агрессию по отношению к младшей сестре Сьюзен и брату Дэвиду, нападала на мать с молотком во время ссоры. Кроме того, Дебора вспоминала, что дочь крайне болезненно воспринимала любые перемены; например, раздеть или одеть её уже было серьёзной задачей. Когда девочке было 10 лет, семья переехала из Филадельфии в пригород, и «такое изменение перенести было уже не под силу». Нэнси легко устанавливала с людьми первый контакт, но почти сразу же отношения портились. Друзей у неё не было; Дебора в автобиографии вспоминала, что однажды обнаружила на входной двери записку, в которой соседская девочка просила Нэнси не приближаться к ней и называла её «ведьмой». Нэнси страдала галлюцинациями и необъяснимыми припадками, начинала вдруг рвать на себе волосы, а однажды погналась с ножницами за няней, угрожая убить её. Посещения психотерапевта прекратились после того, как она атаковала и его.

Родители пытались обращаться к учителям, но те «только разводили руками. Таким детям негде найти помощь», — говорила Дебора. Проблемы Нэнси, по словам родителей, усугублялись именно её высоким интеллектом; всё было бы намного проще, будь она умственно отсталой. Когда девочке было одиннадцать лет, психотерапевт прописал ей препараты, от которых у нее начались галлюцинации. Однажды, после вызванной ими бессонной ночи, Нэнси вышла из класса, покинула школу и больше туда уже никогда не возвращалась.

Буйные приступы продолжались; в среднем каждый месяц девочку увозили на скорой. В 1969 году лечащий врач в своём отчете предположил, что его пациентка, возможно, страдает шизофренией, и что ей требуется неврологическое обследование. Однако после того, как обследование было проведено, врачи решили не сообщать результаты родителям, а просто выписали девочку из клиники, объяснив, что ничем ей помочь не могут. Нэнси (у которой были расширены зрачки и учащён пульс) подвергли проверке на предмет употребления наркотиков, а когда следов их в организме обнаружено не было, прописали торазин и направили в Филадельфийский институт психиатрии (Philadelphia Psychiatric Institute) — как было обещано, в подростковое отделение. Но когда на следующий день родители приехали навестить дочь, выяснилось, что та заперта в палате с престарелыми женщинами.

Первые признаки улучшения её состояния стали наблюдаться в Коннектикуте, в школе Glenholme для детей с психологическими проблемами; здесь она сбросила лишний вес и впервые проявила способность заводить дружбу со сверстниками. Однако вернувшись после летних каникул, Нэнси обнаружила, что здесь сменился директор (она называла его «dumb f*g bastard»), число учеников увеличилось вдвое и от дружеской атмосферы не осталось и следа. Нэнси снова стала вести себя агрессивно, у нее развилась мания преследования. Осенью 1971 года тринадцатилетнюю девочку перевели в Devereux Manor High School, где учились подростки 14-18 лет. В тот же вечер она позвонила домой и рассказала о том, что вокруг неё сплошные наркоманы, после чего сбежала из школы и на попутках добралась до своего дома в Хантингтон Вэлли. Когда родители позвонили в школу, чтобы сообщить обеспокоенным (как они полагали) учителям, что с Нэнси всё в порядке, выяснилось, что в школе вообще не заметили исчезновения ученицы.

Несмотря на то, что школа (за которую семье приходилось платить по 1000 долларов в месяц) оставила у родителей негативное впечатление (Дебора считала, что девочки там действительно употребляли запрещённые препараты), было решено вернуть дочь обратно — прежде всего, ради проводимых там курсов психотерапии. Однажды, вернувшись домой на День благодарения, Нэнси призналась сестре, что сама стала — и употреблять наркотики и воровать; последнее обстоятельство не укрылось от глаз и самой матери, которая после одного из визитов дочери обнаружила пропажу обручального кольца. В начале 1972 года Нэнси позвонила домой, а после того, как никто не поднял трубку, вскрыла себе вены ножницами. Вскоре было проведено новое неврологическое обследование. Оно не позволило поставить какой-либо определённый диагноз, но врач предположил, что состояние девочки обусловлено родовой травмой.

Нэнси получила права, но дважды разбивала машину; после того, как мать не позволила дочери в очередной раз сесть за руль, та разбила руками окно, едва не отрезав себе палец, и была отправлена в психиатрическую клинику. Пока дочери не было дома, Дебора, занявшись распаковыванием её вещей, обнаружила среди них шприцы и ложки. Стало ясно, что её дочь — наркоманка. Вскоре из клиники пациентку отправили домой, отказав в лечении; с этих пор Нэнси Спанджен психиатрической помощи не получала.

В Нью-Йорке

В январе 1975 года Нэнси устроилась в магазин одежды, но была уволена уже на следующий день; с этих пор её интересовали только музыка и наркотики. Утром и днём она слушала музыку, вечером с подругами отправлялась в филадельфийские рок-клубы. Поскольку наркотиков требовалось всё больше, приходилось воровать или заниматься продажей наркотиков. Вскоре она стала полноценной групи; о своих сексуальных похождениях рассказывая сестре. Её первой группой была Bad Company. Участники Aerosmith, получив от Нэнси сексуальные услуги, вздумали поджечь её; она согласилась, они — передумали. Однажды весь состав Pretty Things и всех их рабочих сцены она пригласила в родительский пригородный дом на Ред Барн Лейн. При этом агрессивности в её поведении не убавилось: после того, как Нэнси пригрозила привести «друзей из мафии», чтобы разгромить дом, Фрэнк и Дебора решили, что сделали для дочери всё, что было в их силах, и предложили ей отправиться искать отдельное жильё.

В декабре 1975 года Нэнси въехала в свою новую квартиру на нью-йоркской Уэст 23-стрит, в квартале от отеля «Челси». Поначалу дела шли неплохо: мать во время своих визитов обнаруживала холодильник полным, дочь — здоровой и жизнерадостной; слушала рассказы о её намерениях найти работу в рок-журналах. Действительно, в те дни Нэнси опубликовала несколько заметок о панк-роке — в частности, рецензию для New York Rocker о концерте The Heartbreakers, группы, которая ей тогда особенно нравилась.

Вскоре, однако, звонки домой участились; Нэнси невнятно жаловалась на жизнь и на то, что её никто не любит, просила у матери денег. Затем в начале 1976 года Нэнси нашла себе новое увлечение: познакомилась с Дебби Харри и The Ramones, стала участницей нью-йоркской панк-сцены, сдружилась с известной групи Сабел Старр, тогдашней подружкой Джонни Cандерса. Некоторое время Нэнси была близка с Ричардом Хеллом, затем — с Джерри Ноланом, участником New York Dolls и затем The Heartbreakers. Позже Нолан утверждал, что не имел с ней интимной близости: «Мы были просто друзьями. Я уважал её и она мне нравилась, потому что она была в числе тех немногих, кто понимал музыку группы», — говорил он.

После того, как Дебби Харри собственноручно перекрасила ей волосы, Нэнси сообщила родителям о том, что нашла себе работу: стриптизёрши в клубах на Таймс-сквер. Одна из подруг вспоминала позже, что в это время Нэнси подрабатывала и проституцией, в частности, в публичном доме; это обеспечивало ей доход, позволявший сесть на героин окончательно.

В мае того же года Нэнси решила покончить с наркотиками; она прошла курс лечения метадоном и полностью очистилась. Однако уже через месяц она снова была на героине и в какой-то момент едва не стала жертвой передозировки: её спас Ланс Лауд, известный телеведущий, живший по соседству. После чего она вновь начала метадоновый курс, а в ноябре 1976 года решила присоединиться к друзьям, прежде всего, Джерри Нолану, направлявшимся в Лондон, к своему девятнадцатому дню рождения очистившись окончательно. В марте 1977 года Нэнси Спанджен вылетела в Великобританию.

Отъезд в Лондон и возвращение

Через несколько дней после прибытия в Лондон Нэнси позвонила матери и восторженно ей сообщила, что познакомилась с Sex Pistols. У неё появились собственные творческие планы, связанные, в частности, с возможностью собрать женский панк-коллектив и отправиться на гастроли. Этот проект не осуществился, и она вернулась к героину, в телефонных разговорах с матерью жалуясь на то, что никто её не любит, друзья не желают её видеть и ей приходится спать в машине.

Нэнси: Сид, пожалуйста, проснись. Потому что — ну совершенно же не поймёшь, то ты там бормочешь, ты и сам себя не понимаешь. Мы же сами позвали их; значит, тратим его время — поэтому давай дадим ему хорошее интервью.
Сид (вяло): Ну, ты-то знаешь, что я хочу сказать?

После того, как её отверг фронтмен группы Джонни Роттен, Нэнси начала преследовать басиста Сида Вишеса; между ними сложились прочные близкие отношения. Летом пара вселилась в квартиру матери Сида Энн Беверли в Далстоне на северо-востоке Лондона; однако отношения с последней у Нэнси не сложились; вскоре они с Сидом переехали в отель, затем решили подыскать себе квартиру, а в конце августа 1977 года вселились в дом номер 3 на Пиндок Мьюс в районе Майда Вэйл.

К февралю 1978 года, после распада Sex Pistols, Нэнси приобрела известность: несколько раз она являлась в суд по обвинениям, связанным с хранением наркотиков; жёлтая пресса начала создавать из Сида и Нэнси образ «Ромео и Джульетты из Преисподней». Между тем, в панк-сообществе к ней сложилось крайне негативное отношение. Малкольм Макларен вспоминал:

«Если я назову её чудовищем, то — вовсе не по какой-то особой злобе. Это было человеческое существо, нацеленное на саморазрушение, которое вознамерилось увлечь с собой <в могилу> столько людей, сколько было только возможно. Нэнси Спанджен была совершеннейшим Титаником в поиске своего айсберга, и уж гружёной она желала быть — под завязку», — говорил Джон Лайдон. Ему вторила жена Нора: «Она была запредельно разрушена и порочна. Я ни на секунду не сомневалась в том, что девчонка задумала медленно покончить с собой. Этим, собственно, она мало отличалась от других героинистов. Вот только — уходить в одиночестве она не желала. Ей захотелось прихватить с собой Сида».

Около месяца Нэнси и Сид провели в Париже, где проходили съёмки фильма «The Great Rock’n’Roll Swindle». По возвращении в Лондон Нэнси решила стать менеджером своего бойфренда. Решив, что именно в Америке их ждёт успех, 24 августа 1978 года Сид и Нэнси вылетели в Нью-Йорк, где сняли номер в отеле «Челси».

Возвращение в Нью-Йорк

Дебора, не видевшая дочь полтора года и судившая о её состоянии только по фотографиям в газетах, была поражена происшедшими изменениями: «Она выглядела как жертва Холокоста: посиневшая кожа, выбеленные волосы, глубоко запавшие глаза, тёмные круги под ними, шрамы и болячки на лице. Она очень похудела и её черная одежда была грязной».

В ближайших планах Нэнси было — заняться карьерой Сида в Нью-Йорке, найти клинику с метадоновой терапией и очиститься. Впрочем, первую неделю они провели в родительском доме в Хантингдон Вэлли, лежа на диване, обкуриваясь и то и дело погружаясь в сон. Несколько концертов для Сида в Max’s Kansas City в сентябре удалось организовать, но героин взял свое: пара всё реже выходила из номера в отеле «Челси», где обосновалась теперь окончательно. После того, как из-за непотушенной сигареты загорелся матрас, Сида и Нэнси перевели в другой номер, 100. Здесь, выключив свет и задернув шторы, они лежали, курили и смотрели телевизор, время от времени принимая друзей (в числе которых был Ди Ди Рамон) и наркодилеров (Рокетс Редглер).

8 октября Нэнси позвонила матери и попросила денег. Присоединился Сид, очень расстроенный и взволнованный, и стал просить $3000, причем немедленно. Услышав сумму, Дебора просто повесила трубку. Таких денег у неё не было. В тот же день Нэнси позвонила снова, чтобы принести извинения и сказать, что очень любит мать и отца. При этом она заметила, что возможно вернется домой, потому что чувствует, что опустилась уже на самое дно. Она попросила Дебору найти для них с Сидом в Пенсильвании детокс-клинику. Уже на следующий день Дебора выполнила просьбу; правда, в клинике её просили перезвонить — 12 октября (она сделала пометку в календаре).

В среду 11 октября Нэнси отправилась за покупками вместе с Сидом и музыкантами-приятелями Стивом Баторсом и Неон-Леоном. В магазине на Таймс-сквер она купила складной нож с пятидюймовым лезвием. Это был подарок для Сида, которому требовалось средство самозащиты: в клинике на Спринг-стрит, где тот уже проходил курс метадоновой терапии, его не раз избивали пациенты-наркоманы.

В 21.45 Сид и Нэнси зашли к Неон-Леону и Кэти О’Рурк, снимавшим номер 119. Те вспоминали позже, что Сид находился в подавленном состоянии: повторял, что он уродлив, не умеет играть и не имеет будущего. При этом нож был у него в руках, он то и дело подносил его к своему лицу. Нэнси ходила по комнате и требовала наркоты (англ. Come up with some drugs! Good drugs!). в ответ на стенания Сида она просто посылала его подальше. В какой-то момент она померялась с Сидом мускулами и заявила, что сильнее его: на себе волокла его из ресторана.

Около полуночи Сид и Нэнси вышли из номера 119. Неон-Леон отправился в клуб (он вернулся в отель в 3.30), Кэти нужно было отправляться в Нью-Джерси, где она работала танцовщицей. Пятнадцать минут спустя Сид вернулся в номер 119: принёс золотые диски с просьбой присмотреть за ними и забрал случайно оставленный здесь новый нож.

В 2.30 ночи в квартире Рокетса Редглера в Куинз зазвонил телефон. Нэнси просила привезти дилаудид (синтетический морфин D-4s) и иглы. В 3.05 Лиза Гарсия из номера 103 услышала громкий стук в дверь номера Сида и Нэнси и мужской голос, звучавший угрожающе: «Открывай. Открывай. Я не шучу!» (англ. Let me in. Let me in. I'm not playing!).

В 4. 00 Нэнси позвонила Неон-Леону и попросила принести марихуаны. По её словами, Сид вырубается (crashing out); оба они на туинале. В 4.15 Неон-Леон услышал громкий стук в дверь где-то вдали по коридору. Затем на пол упало нечто с металлическим звуком; «возможно, нож», — предполагал он впоследствии.

В 4.55 Редглэйр вышел из номера 100 и заметил по пути Стива Чинкотти (англ. Steve Cincotti), наркодилера, постоянно поставлявшего Сиду и Нэнси туинал и метаквалон; тот входил в лифт в фойе. Чинкотии позже утверждал на допросе, что лишь принес тиунал и сразу же ушел.

В 5.00 поступила жалоба из номера 228 на шум в номере этажом ниже. Клерк за стойкой направил на место происшествия посыльного по имени Кенни. В коридоре бродил в невменяемом состоянии Сид. Увидев Кенни, он произнёс несколько оскорблений (расового характера) и набросился на того с кулаками. Кенни дал нападавшему сдачи; уже сидя на полу, Сид спросил: «Разве так можно поступать с пьяными?» В 5.15 Кенни вернулся в фойе.

В 7.30 Вера Мендельсон из номера 102 проснулась от женских стонов, доносившихся из номера 100. «Она была явно одна. Рядом никого не было, она никого не звала по имени, просто стонала», — позже говорила она. Напуганная Мендельсон решила не узнавать, в чем дело, и вскоре заснула.

В 9.30 клерку за стойкой Херману Рамосу позвонил неизвестный мужчина и сообщил: «Что-то случилось в номере 100» (англ. There's trouble in room 100). Личность звонившего установлена не была: известно только, что он звонил не из отеля. Через несколько секунд после того, как Рамос направил в номер посыльного по имени Чарли, из номера 100 позвонил Сид: «Тут человеку плохо, нужна помощь».

Войдя в номер, Чарли увидел Нэнси: она лежала под раковиной в ванной комнате; на ней было лишь чёрное нижнее белье, всё в крови. Кровь была и на кровати. Рамос вызвал скорую, которая прибыла вскоре после появления полиции — где-то в 10:45. В 10.30 постояльцы номера 105 видели Сида в холле: он направлялся к себе в номер. Если верить полицейскому протоколу, Сид, проснувшись, направился в клинику за метадоном. Он видел лежавшую в ванной Нэнси, но утверждал, что не заметил крови и поэтому не понял, что она мертва. Кровь, по его словам, он увидел, лишь когда вернулся.

Начиная с 11 часов полиция начала обыскивать номер. Были обнаружены в большом количестве наркотики и шприцы, а также окровавленный нож, купленный накануне. Но в номере не было денег, о которых рассказывал Рокетс Редглер. Полиция нашла Сида в коридоре; он плакал, явно находясь под сильным воздействием наркотических средств. Вера Мендельсон, услышав шум, вышла из комнаты в коридор. Она увидела Вишеса, окружённого полицейскими. «Его лицо выглядело избитым», — позже утверждала она (если верить Soho Daily News).

Он плакал и повторял: «Бэби, бэби, бэби…» Увидев Мендельсон, он обратился к ней: «Я убил её. Я не могу жить без неё…» Женщина, по её словам, была так потрясена, что не запомнила точно фразу, которую он произнёс затем: «Она упала на нож…» (англ. She fell on the knife), либо — «Должно быть, она упала на нож» (англ. She must have fallen on the knife).

На вопрос полицейского, почему он оставил Нэнси в ванной и отправился за метадоном, Сид пробормотал лишь: «О, я скотина» (англ. Oh, I'm a dog). Сида увезли в участок на 51-й улице в наручниках; здесь он сделал признательное заявление и вечером ему было предъявлено обвинение в убийстве второй степени. В 14.20 тело Нэнси в зелёном мешке вывезли из Отеля «Челси», а на следующий день было опознано прибывшим для этой цели в Нью-Йорк Фрэнком Спандженом.

Похороны

Нэнси Спанджен была похоронена в воскресенье 15 октября на кладбище Царя Давида (King David Cemetery) в Бенсалеме, штат Пенсильвания. Друзей попросили не приносить цветов, а вместо этого сделать взносы в местный реабилитационный центр для наркоманов, где незадолго до этого родителями погибшей был учрежден Фонд Нэнси Спанджен. Её похоронили в зелёном выпускном платье, перекрасив волосы в натуральный цвет.

В речи, которую произнес над гробом раввин, были такие слова:

Под именем Нэнси на надгробии текст на иврите гласил: «Хая Лея, дочь Эфраима Аарона» (англ. Chaya Lea, daughter of Ephraim Aharon, — иудейские имена Нэнси и Фрэнка).

Версии происшедшего

Некоторое время спустя Сид Вишес был выпущен из тюрьмы Райкерс под залог в 50 тысяч долларов. 22 октября, по-прежнему в состоянии глубокого потрясения от смерти возлюбленной, он попытался покончить с собой, приняв смертельную дозу метадона, а 28 октября повторил попытку, вскрыв себе вены. Как утверждал журналист и писатель Малкольм Батт, Сид повторял при этом: «Я хочу воссоединиться с ней. Я не исполнил свою часть договора». Это — наряду с заявлениями Нэнси Спанджен (сделанными за полтора месяца до смерти) о том, что она не хотела бы дожить до 21 года и намерена «уйти <из жизни> во вспышке славы» — многими было истолковано как признание в неудавшемся обоюдном самоубийстве. Выписавшись из больницы, Сид ввязался в драку, вновь получил срок (55 дней), а 1 февраля, выйдя под залог, принял смертельную дозу героина и на следующее утро был найден мёртвым.

Выдвигались многочисленные альтернативные версии трагедии, случившейся в отеле «Челси» 12 октября. В числе подозреваемых назывался, в частности, наркодилер Рокетс Редглер, доставивший Нэнси в ночь её гибели 40 капсул гидроморфона. Редглер, отрицавший свою вину, указывал на то, что видел в ту ночь в гостинице другого дилера, Стива Чинкотии, который почти наверняка мог зайти в номер 100. Как бы то ни было, вскоре после смерти Вишеса дело было закрыто; вопрос о том, кто убил Нэнси Спанджен, навсегда остался без ответа.

После смерти

Большинство музыкантов, знавших Нэнси Спанджен, отзывались о ней негативно (исключение составили Джерри Нолан и Игги Поп; впрочем, последний был знаком с ней лишь интимно). Крайне резко отзывались о ней Малкольм Макларен и Джон Лайдон, менеджер и вокалист The Sex Pistols соответственно. Не менее определённым было отношение к ней американских музыкантов. Чита Кром (Dead Boys) со смехом замечал, что, если бы Сид не опередил его, он убил бы Нэнси собственноручно. «Сказать по правде, я ничуть не удивилась бы, если <Сид> или кто-то ещё захотел бы её прикончить. Она была такая мерзкая! — а когда начиналось это её невыносимое нытьё — выдержать такое никакому человеческому мозгу было не под силу», — признавалась Крисси Хайнд. Марко Пиррони, называя Нэнси «самым отвратительным человеческим существом», когда-либо ему встречавшимся, добавлял: «Не знаю, заслуживала ли она, чтобы её прирезали. <Могу сказать только, что> рад, что её прирезали, мы все над этим от души посмеялись…» Джейн (Уэйн) Каунти, оставившая о Нэнси Спанджен относительно сдержанный отзыв, замечал(а): «Никто не любил её в Нью-Йорке и все возненавидели её в Лондоне за то, как она прицепилась к Сиду. Конечно, в ней было что-то детское, вызывавшее жалость, но сразу было ясно, что она — ходячая неприятность, которой следует избегать всеми силами».

Истории гибели Нэнси Спанджен сопутствовало и множество публикаций в бульварной прессе, усугублявших общее негативное представление о личности погибшей. В биографической книге «And I Don’t Want to Live This Life» Дебора Спанджен писала:

Фрэнк Спанджен предложил выступить в прессе с изложением собственной версии случившегося, в попытке (по словам его жены) «хоть что-то противопоставить всей этой написанной о ней лжи. Он считал, это было важно, чтобы восстановить достоинство Нэнси. Или хотя бы попытаться». Через друзей семья вышла на корреспондентку Philadelphia Bulletin, которая пришла в дом к Спандженам в субботу и согласилась их выслушать, пообещав оставить в стороне всё, что касалось личности Сида, панк-рока и обстоятельств убийства. В воскресенье утром, в день похорон, вышла статья, в которой члены семьи покойной рассказали о проблемах, преследовавших её с раннего детства. «Нам понравилась статья, которая вышла в Bulletin на следующее утро того дня, когда хоронили Нэнси. И хотя этот наш рассказ ничуть не изменил общественное мнение…, мы рады, что сделали это», — писала Дебора Спанджен в автобиографии.

По прошествии многих лет (и во многом благодаря фильму Алекса Кокса «Сид и Нэнси»), интерес к фигуре Спанджен стал расти. Появились (прежде всего, в феминистских кругах) авторы, утверждавшие, что своей репутацией она обязана исключительно господствующему на рок-сцене и вокруг неё секс-шовинизму. «Как и трагическая героиня „Оливера“ Нэнси Спанджен жила и погибла во имя своего мужчины. Но в отличие от диккенсовской жертвенной фигуры, Нэнси Спанджен после её гибели были уготованы лишь оскорбления», — замечала в своем эссе Нина Антония. Она утверждала, что именно Нэнси придала смысл жизни Сида, который жаждал любви, но не находил её; практически заменила ему мать, которой он был лишён.

В конечном итоге общественное мнение о Нэнси Спанджен осталось радикально разделённым. Одни считают её ловкой и расчётливой интриганкой, «тошнотворной Нэнси», которая довела Сида Вишеса до смерти. Другие видят в ней 19-летнюю девушку с трудной судьбой, влюбившуюся в такого же, как она, ущербного и несчастного человека. «Как и бывает обычно в таких случаях, истина лежит где-то посередине», — замечает автор биографии Нэнси Спанджен на портале Punk77.