Иван Гонта

Российский полковник Гурьев, якобы обещая восставшим поддержку русских войск, коварно захватил Железняка и Гонту. Гонта был выдан полякам и был осужден особым церковным трибуналом, который состоял из трех монахов и ксендза. После десятидневной пытки Гонте был вынесен смертный приговор. Наказание должно было длиться на протяжении двух недель и сопровождаться ужасной пыткой, отрыванием кожи кусками, четвертованием и вырыванием сердца. Останки Гонты должны были выставить в 14 городах Правобережной Украины. На третий день казни коронный гетман Ксаверий Браницкий приказал отрубить голову Гонте, который с чрезвычайным мужеством выдержал пытки. После этого приговор выполнялся над трупом.

Воспет Т. Г. Шевченко в поэме «Гайдамаки».

Потомки Ивана Гонты

Чтобы уберечься от преследований дети и родственники Ивана Гонты вынуждены были изменить фамилии, но их потомки проживают на Украине и сейчас. В частности известны имена двух сыновей Ивана Гонты - Стратий и Моисей, спасшихся в те сложные времена.

Свидетельства

Михаил Станиславович Чайковский

Украинский писатель и общественный деятель Михаил Чайковский, родился недалеко от тех мест, где происходили основные события Колиевщины, в украино-польской семье:

"Я родился в селе Гальчинце, волынской губ. житомирского уезда, в кодненском приходе, в 13 верстах от Бердичева, этого торгового Иерусалима израиля, в приднепровской Руси, в 9 верстах от «святой» Кодни, где карали гайдамаков Гонты и Железняка мечем, колом и виселицей во славу короля польского и Речи Посполитой. Такой страх был наведен тогда на украинский люд, что до сего дня этот люд, произнося угрозу или проклятие, повторяет: «щоб тебе свята Кодня не минула!»."

Он с детства общался со многими участниками событий, в т.ч. с сыном губернатора Младановича, крестником Гонты и по этому поводу в своих воспоминаниях вспоминает следующее:

"Был там также кс. Младанович, сын уманского губернатора (управителя) во время резни; он был крестным сыном Гонты и был им спасен. Теперь он был инвалидом монастыря и не нес никаких обязанностей, а все только рассказывал об уманской резне, об Украине, гайдамаках, Запорожье. Он все помнил и все рисовал в своих рассказах живыми красками.

Удивительная вещь — он не выражал ни ненависти, ни раздражения против Гонты. Всю вину преступления он приписывал Феликсу Потоцкому и польской шляхте. Вот слова, которые я часто слышал от него: «выучили его читать, писать и понемножку всяким наукам, а потом хотели его бить, сажать в «гусак»; сделали его полковником, — а полковник он был дельный, потому что он лучше знал военное дело, чем региментари, бригадиры и ротмистры, — а потом хотели его ошельмовать, как хама, мужика; и муравей кусает, если ему досаждают, а что же человек, да еще такой как Гонта? Паны наварили этого пива, а люд Божий должен был его пить — и пьет, да никак не выпьет до дна». "