Франсиско Гойя

Горное селение Фуэндетодос в испанской провинции Сарагоса – древний, суровый и прекрасный край солнца, ветров и винограда. Именно здесь 30 марта 1746 года родился Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес,  звезда испанской живописи, непревзойденный мастер истины и ужаса, объект пристального внимания инквизиции, любимец женщин и гений-одиночка, не имевший ни учеников, ни достойных подражателей.

Отец будущего художника имел крошечную мастерскую и репутацию великолепного мастера по золочению. История гласит, что ему даже поручали проверять качество позолоты изваяний при реконструкции сарагонского собора Nuestra Señora del Pilar Basilica, посвященного деве Марии. Происходил Хосе Гойя из семьи зажиточного нотариуса, почему и смог жениться на Грасии Лусьентес, дочери обнищавшего идальго. После свадьбы Хосе и Грасиа поселились в поместье около Фуэндетодоса, полученном в приданое. У них родилось трое сыновей: старший, Камилло, избрал путь священника, Томас продолжил дело отца, а у Франсиско, самого младшего мальчика, с детства обнаружился талант живописца.

Финансовое положение семьи становилось все печальнее, и в конце концов они перебрались в Сарагосу, где Хосе занялся прежним ремеслом. Младшему сыну было тогда около тринадцати лет, и отец, давно заметивший несомненный дар Франсиско, устроил его учеником в мастерскую Хосе Лусана-и-Мартинеса, местного живописца. Первый учитель Гойи оказался человеком большого благочестия и приверженцем академического искусства: помимо необходимых профессиональных навыков этот далеко не выдающийся художник сумел привить своему ученику лишь отвращение к общепринятым канонам и вообще ко всему схоластическому. Разумеется, в Сарагосе Франсиско обучился не только тонким секретам живописи, но и в полной мере познал искусство пения серенад и исполнения зажигательных арагонских танцев, а также науку любви и методики уличных драк. Как и большинство испанцев, он обладал гордым и вспыльчивым нравом, а споры, в основном, решал, хватаясь за наваху.

В семнадцать лет Гойя получил свой первый заказ – роспись алтаря для приходской церкви родного селения. Тогда же он принял участие в местном художественном конкурсе: приз полагался тому, кто лучше всех сделает копию гипсовой статуи Силена. Итоги конкурса подвели в январе 1764 года, и выяснилось, что за работу Франсиско не подан ни один голос. Неудивительно – ни в юности, ни в зрелые годы Гойя ненавидел слепки.

Еще два года спустя он оказался замешан в серьезной драке, практически кровопролитном побоище, и вынужден был бежать из города. Удерживать его никто не стал, а Лусан-и-Мартинес еще и благословил – несмотря на свою академичность, талант в ученике он разглядел и давно советовал ему ехать учиться в Мадрид, в Королевскую Академию благородных искусств Сан-Фернандо.

В 1766 году, когда Гойя прибыл в Мадрид, конкурсная работа для поступления в Академию требовала сюжета о подвигах национальных героев. Эта тема Франсиско ничуть не вдохновляла, да и жюри конкурса его картину не оценило – по всей вероятности, из-за того же академического подхода к живописи, не терпящего никаких фантазий. Кстати, одним из членов жюри был Франсиско Байеу, тоже ученик Лусана-и-Мартинеса из Сарагосы.

После этого провала юный художник отправился в Италию – и его жизнь в течение следующих пяти лет известна, в основном, из легенд. Существует версия, что отъезд Гойи в Рим был попросту бегством от последствий очередного уличного поединка. Согласно более «красивому» варианту он уехал изучать творчество итальянских мастеров. В любом случае денег на дорогу у него не имелось, и, если опять же верить слухам, он поступил ради заработка в труппу бродячих матадоров. Добравшись, наконец, до Рима, Франсиско и там продолжал совершать подвиги, приличествующие пылкому бретеру и донжуану, а вовсе не скромному художнику. Он со смертельным риском взбирался на купола соборов и ходил по полуразрушенным карнизам древних гробниц, а еще похитил из монастыря свою возлюбленную, и его тут же поймали. От неизбежной кары Гойю якобы спас сам испанский посол.

Но как бы то ни было, в 1771 году Франсиско Гойя представил на конкурс Пармской Академии искусств картину с изображением Ганнибала и стал обладателем второй премии – его упрекали за чересчур «резкие» тона, но зато признали грандиозность фигуры карфагенского полководца. Возможно, именно эта премия послужила причиной внимания к молодому живописцу капитула сарагосского собора Nuestra Señora del Pilar Basilica: Гойя получил предложение сделать эскизы для потолка капеллы, построенной знаменитым архитектором Вентурой Родригесом. Темой эскизов было поклонение ангелов Иисусу, и пробная фреска Гойи заказчикам очень понравилась. Еще более их восхитил тот факт, что молодой, практически неизвестный и такой талантливый художник готов удовольствоваться всего пятнадцатью тысячами реалов – тогда как более маститые живописцы запрашивали почти в два раза больше.

Так мастерство Гойи оценили впервые, и новые заказы не заставили себя ждать. В 1772 году он расписал ораторий дворца графа Собрадиэль и около двух лет писал в картезианском монастыре Аула Деи одиннадцать больших композиций о Деве Марии (сохранилось лишь семь из них, да и те изрядно подпорчены реставрацией).

В 1773 году Гойя снова уехал в Мадрид, где начал работать в мастерской своего земляка Франсиско Байеу, к тому времени занявшего должность официального королевского художника, а потом и директора Академии Сан-Фернандо. Через два года Гойя женился на Хосефе, сестре Байеу, и, вероятнее всего, лишь потому, что она забеременела. Возможно, сыграл свою роль и расчет – ведь став родственником Гойи, Байеу не мог оставить его в стороне от престижных заказов. Покорить душу художника Хосефе не удалось, но она оказалась верной и нетребовательной женой, прощавшей гениальному супругу все его похождения. К сожалению, у нее не было возможности утешаться даже детьми: из пятерых рожденных в этом браке выжил только сын Хавьер, тоже ставший художником, но не поднявшийся до высот своего великого отца. Кстати, за тридцать семь лет семейной жизни Гойя написал всего лишь один портрет жены.

Первым заказом, полученным от королевского двора, был заказ на картоны – живописные эскизы, служившие моделями серии шпалер в Эскориале для столовой дофина Астурийского (будущего короля Карла IV). За пять картонов, изображающих сцены охоты, Гойя получил восемь тысяч реалов. Картонами он занимался и далее – создавал композиции по заказам Королевской шпалерной мануфактуры, обретя таким образом хорошо оплачиваемую, а главное, постоянную работу. Его произведения имели большой успех благодаря свежести сюжетов – темы для картонов Франсиско брал из окружающей действительности, изображая сценки сельской жизни, корриды, религиозных праздников.. В те годы при испанском дворе царили иностранные художники, и хорошо заметный «испанский акцент» картонов Гойи аристократы приняли с восторгом.

В мае 1780 года Гойю единогласно избрали членом Академии Сан-Фернандо. Картина, написанная им в качестве пропуска в Академию, называлась «Распятие» и была исполнена вполне академично. Пять лет спустя Франсиско получил пост вице-директора отделения живописи.

Работая над картонами для гобеленов, художник одновременно писал на заказ портреты аристократов и поначалу немало льстил своим моделям. Но уже в 1783 году, на портрете семьи Луиса де Бурбона, брата короля, изобразил вместо несуществующей красоты своеобразие и истинный характер каждого персонажа. Как ни странно, портрет понравился, и заказов стало еще больше, да к тому же Гойя обзавелся влиятельными и могущественными покровителями. В 1786 году, увидев серию картин, сделанных для герцога Осуны, творчеством Франсиско заинтересовался сам Карл III, и Гойя стал придворным художником с годовым доходом в пятнадцать тысяч реалов. Три года спустя король умер, но занявший его место Карл IV не только оставил Гойю на прежней должности, но и существенно увеличил его жалованье.

Известность, королевские милости, сумасшедший успех у женщин, неплохое финансовое состояние – пожалуй, в тот период Гойе совершенно не приходилось жаловаться на жизнь. Если бы не последующие события, скорее всего, его фантазия так и осталась бы загнанной в рамки приличий и требований времени. Но судьба одарила художника роковой женщиной и не менее роковой болезнью.

В 1791 году художник познакомился с герцогиней Альбой, женщиной необычайной красоты, острого ума и бешеного темперамента. По словам современников, неотразимую Каэтану желал каждый мужчина Испании, а сама она желала мужчин или странных, или несчастных. Возможно, потому ее роман с Гойей начался позже – на момент знакомства Франсиско являлся не только знаменитым мастером, но и не менее знаменитым донжуаном, то есть для герцогини ничего интересного собой не представлял. Но в 1792 году Гойю поразила серьезная болезнь, вылившаяся в частичный паралич и временную потерю слуха и зрения. О ее происхождении можно теперь только гадать: разные источники называют разные недуги – от сифилиса до шизофрении. Впрочем, главным в болезни Гойи было не ее название, а ее последствия.

Пролежал художник всего несколько месяцев, а вот видения, явившиеся вместе с болезнью, остались с ним до конца дней и вошли в его картины, заменив прежние радость и солнечность. Гойя, суеверный по натуре, буквально потонул душой в мире мрака, насилия и ужаса. Разумеется, во все эти кошмары внесла долю и война, бушевавшая по всей Европе. Сам художник, измученный порождениями собственной фантазии, вряд ли стал от них счастливее, но зато мир приобрел еще одного гения: именно после болезни творчество Гойи стало поистине уникальным.

Рисовать он начал, еще толком не выздоровев, а итогом работы нескольких лет стали офорты, объединенные в 1799 году под названием «Капричос» и жестоко высмеивающие людские пороки и вместе с ними испанские феодальные традиции. В «Капричос» Гойя переплел реальность с фантазиями так тесно, что их попросту невозможно различить. Смысл гравюр заключался в банальной истине: духовное уродство плодит нечисть, которая прячется под внешней добропорядочностью. Самым известным офортом этой серии стал 43-й – «Сон разума порождает чудовищ», а его название навеки сохранило исключительно верную испанскую поговорку.

Разумеется, такой чертовщиной заинтересовалась инквизиция. По счастью, прежней силы она уже не имела, а к тому же Гойя, предвидевший внимание церкви к своим офортам, с большим умом защитил себя заранее – во-первых, снабдил все гравюры соответствующими комментариями, исключительно благопристойными и даже благочестивыми, а во-вторых, подарил королю первый комплект «Капричос». И суд инквизиции признал художника невиновным.

В 1795 году умер Франсиско Байеу, и Гойя занял пост директора Академии. И в том же году к нему в мастерскую явилась герцогиня Альба. Этот роман длился семь лет, во время которых другие женщины для художника не существовали. Прекрасная Каэтана стала его покровительницей, музой и причиной невыносимых страданий – но, невзирая на страдания, Гойя утверждал, что только с ней понял, что такое настоящая жизнь. Год спустя после начала их связи скончался муж герцогини, и вдова на целый год удалилась оплакивать его в андалусский замок, прихватив с собой влюбленного Гойю. Вернувшись в Мадрид, герцогиня нашла себе нового любовника. Оскорбленный Гойя продолжал писать портреты возлюбленной, изображая ее уже не просто блестящей красавицей, а продажной девицей или страшной ведьмой, но вскоре Каэтана к нему вернулась. Видимо, в то же время художник окончательно потерял слух.

Судя по всему, именно герцогиня Альба послужила моделью для знаменитых картин мастера «Маха обнаженная» и «Маха одетая», но, тем не менее, многие искусствоведы утверждают, что скандальные полотна заказал Гойе первый королевский министр Мануэль Годой, и изображена на них совершенно другая женщина.

Роман с герцогиней завершился в 1802 году – сорокалетняя Каэтана скончалась в одночасье, и причина ее смерти осталась тайной. Возможно, эта фантастическая женщина сама решила свести счеты с жизнью, а возможно, ее отравил кто-то из бесчисленных соперниц или брошенных любовников… Забыть ее Гойя так и не сумел.

В 1808 году Испанию оккупировали французы. Под впечатлением хаоса и бедствий, потрясших страну, Гойя создал ряд выдающихся картин, в том числе «Бедствия войны» – серию офортов, ставшую вершиной его творчества.

На смерти герцогини личные трагедии для художника не завершились.  В 1803 году умер Мартин Сапатер, лучший друг Гойи, в 1812-м умерла жена Хосефа, а единственный сын женился и покинул дом отца. Оставшийся в одиночестве Франсиско уехал из Мадрида и уединился в загородном доме. Стены этого дома, носившего имя «Кинта дель Сордо» («дом глухого»), художник расписал изнутри образами своих мрачных галлюцинаций – эти фрески получили название «Черные полотна».

На склоне лет судьба все же улыбнулась великому мастеру: Леокадия Вейс, молодая и привлекательная женщина, бросила ради него мужа-предпринимателя и даже родила Гойе дочь Росариту. В 1824 году художник получил разрешение покинуть Испанию, хотя все еще являлся придворным живописцем. Вместе с Леокадией он уехал во Францию, где, несмотря на болезни и старость, продолжал работать так же интенсивно, как и всю свою жизнь.

Франсиско Гойя скончался во французском городе Бордо 16 апреля 1828 года. Почти сто лет спустя прах мастера перевезли в Мадрид и захоронили в часовне San Antonio de la Florida, украшенной фресками его работы.

Незадолго до смерти Гойи кто-то написал, что гений великого испанца рождает чудовищ. На это утверждение художник ответил, что чудовищ не рождал никогда – просто рисовал, что видел…