Детство и юность Вебера прошли в пригороде Берлина Шарлоттенбурге, куда семья Веберов переехала в 1869 году. После получения аттестата зрелости в 1888 году он изучает сначала историю искусства и археологию в Боннском университете, затем в 1889 году право в Тюбингенском университете и в 1890—1892 годах — право и национальную экономию в Берлинском университете.
В 1895 году под руководством представителя исторической школы в национальной экономии Густава Шмоллера защищает докторскую диссертацию. В 1899 году становится полным доктором (Habilitation) государственных наук и национальной экономии и получает должность приват-доцента.
С 1904 по 1907 год занимает место ординарного профессора национальной экономии в немецком Карловом университете в Праге. Здесь он устанавливает дружеские отношения с социологом и впоследствии первым государственным президентом Чехословакии Томашем Масариком. Среди пражских учеников Вебера — будущий писатель Франц Кафка, который под его руководством защитил докторскую диссертацию. Большое влияние на художественное творчество Кафки оказало эссе Вебера «Чиновник» (1910).
В пражский период творчества, модифицируя для промышленного производства модель размещения зон разной активности сельского хозяйства Генриха Тюнена, Вебер строит теорию размещения промышленности. Согласно этой теории, промышленное предприятие стремится занять наиболее выгодное место по отношению к источникам сырья и рынку рабочей силы, обеспечивающее наименьшие издержки для предпринимателей. Теория Вебера стала частью экономической географии и принесла ему международную известность. Вебер планировал выпустить вторую часть своего труда на эту тему, но она так и не увидела свет.
В 1907 году Вебер принимает предложение занять должность профессора национальной экономии в Гейдельбергском университете. Здесь он занимается исследованиями и преподаёт до конца жизни (с перерывами во время Первой мировой войны в 1914—1918 годах и нацистского режима в 1933—1945) годах. В 1908—1933 годах — ординарный профессор национальной экономии и финансовых наук (с 1926 года — также социологии). В 1945—1953 годах — ординарный профессор социологии. В 1918 году вместе с публицистом Теодором Вольфом Вебер основывает леволиберальную Немецкую демократическую партию.
В этот период под непосредственным влиянием М. Вебера и идей представителей философии жизни (Ницше, Бергсон, Шпенглер, Дильтей, Зиммель) интересы Вебера перемещаются в область социологии. Подобно Шпенглеру, Вебера пытается создать науку об «историческом мире», позволяющую его современникам сориентироваться относительно своего настоящего и будущего. Но, в отличие от Шпенглера, он исходит из убеждения, что ею должна стать не философия, а социология истории. В начале 1920-х годов Вебер формулирует программу создания социологии истории и культуры и на протяжении последующих почти сорока лет реализует её в своих многочисленных работах. По сути дела, социология истории и культуры стала своеобразным синтезом философии жизни, национал-экономического анализа, истории культуры и политики.
В 1933 году Вебер совершает неожиданный и мужественный поступок — в знак протеста против победы нацистов на выборах снимает нацистский флаг со здания возглавляемого им института Гейдельбергского университета. После этого добровольно уходит в отставку и до конца Второй мировой войны находится в положении «внутреннего эмигранта». В 1935 году в Лейдене (Нидерланды) издаёт главный труд своей жизни — книгу «История культуры как социология культуры». С 1940 года поддерживает контакт с движением интеллектуального сопротивления нацизму — кружком Крейсау. В 1943—1944 годах на квартире Вебера в Гейдельберге проходят конспиративные встречи членов кружка, где обсуждаются планы противостояния режиму Гитлера, а также проблемы политического будущего Германии. С 1945 года Вебер — советник администрации американской оккупационной зоны и член Социал-демократической партии Германии, руководитель её гейдельбергского отделения. С 1945 года совместно с некоторыми другими выдающимися учёными и писателями (в их числе — Карл Ясперс) издаёт журнал «Изменение» («Die Wandlung»; последний номер вышел в 1949 году) и активно участвует в восстановлении работы Гейдельбергского университета на либеральных началах. В ноябре 1946 году вместе с Дольфом Штернбергером создаёт «Гейдельбергскую группу действий за демократию и свободный социализм».
В 1954 году в качестве кандидата от Коммунистической партии Германии выдвигается на пост Федерального президента Германии.
Вебер не был кабинетным учёным и всегда стремился к реализации своих идей в практической политической деятельности. «Мы хотим действовать», — произнёс он во время одной из речей. В своих докладах, статьях и устных выступлениях Вебер призывал к проведению социальных и демократических реформ, гуманизации мира рабочих и усилению роли парламента в политической системе.
Посвятив жизнь науке, преподаванию и практической политике, Вебер так никогда и не создал собственной семьи. Не основав и научной школы в строгом смысле этого слова, он тем не менее оказал глубокое влияние на своих многочисленных учеников, среди которых в разные годы были Карл Мангейм, Норберт Элиас, Эрих Фромм и другие.
В 1909 году была опубликована работа Вебера «Чистая теория размещения промышленности», представляющая собой развитие штандортных теорий размещения производства Иоганна фон Тюнена и Вильгельма Лаунхардта. Рассматривая размещение единичного предприятия по отношению к основным факторам производства с целью минимизации издержек, Вебер вводит понятие изодапан — линий равных издержек отклонения от оптимального положения предприятия. В качестве влияющих на размещение факторов Вебер рассматривал рабочую силу, стоимость сырья и топливных ресурсов и транспортные затраты на их перемещение друг к другу. Модель Вебера оставалась основной в теории размещения промышленности до середины 1930-х годов, когда была подвергнута критике Августом Лёшем и рядом американских экономистов и географов.
По мнению Вебера, жизнь означает «движение, течение, преобразование», а все живые образования ведают «свой неумолимый, постоянно продолжающийся, изменчивый ход событий, имеют собственную историю». Однако каким бы необыкновенным, многообразным и даже подобным чуду ни представлялся человеческому уму сам ход всеобщего исторического движения с древнейших времён и до наших дней, всё же он есть нечто большее нежели «узор инкрустации», то есть случайное стечение обстоятельств.
Вебер подвергает критике традиционный философско-исторический подход к действительности, в рамках которого выявление единства всех исторических событий достигается путём мысленного охвата всемирной истории во всех её частях «как эволюционного раскрытия некоего принципа, его постепенную реализацию в мировом процессе развития». Идёт ли речь об истории как осуществлении Божественной идеи в природном мире (Августин Блаженный), прогрессе в осознании свободы (Гегель), высвобождении человеческого мышления из традиционных религиозных и метафизических форм (Сен-Симон и позитивисты), поступательном развитии производительных сил человека (исторический материализм), неизбежно все отдельные факты истории, соотнесённые с единственной причиной или единственной целью, «всегда нанизываются друг за другом на единую нить мышления и ставятся в крайне незамысловатую внутреннюю связь». При таком способе рассмотрения, основанном на вере в интеллектуальную «прозрачность» бытия, конечно, в определённой степени, достигается целостное видение истории, но в ущерб отдельным, конкретным историческим фактам. Здесь единичным явлениям угрожает опасность утратить самостоятельное значение и «уступить» его познаваемому «смыслу» целого. Такое мировоззрение воспринимает абсолютную сущность без какой бы то ни было отстранённости, непосредственно как нечто, всецело поддающееся понятийному выражению".
В рамках традиционной философии истории единичные исторические явления ущемляются неким, причём рационально выраженным, смыслом целого, то есть лишаются своей неповторимости и индивидуальности. При непредвзятом и внимательном взгляде на историю мы совершенно ясно чувствуем самоценность и уникальность исторических явлений, бессознательно ощущаем их как выражение некоего потока, назначения и цели которого, мы, впрочем, так никогда и не сможем полностью понять.
Непосредственное восприятие истории как вечного течения и движения оказалось утраченным и в академической социологии. Отказавшись от попытки всестороннего осмысления и анализа потока исторического бытия, социологи предались исключительно задачам систематизации и каталогизации. Занятая подобными проблемами академическая наука оказалась не в состоянии дать ответ на насущный вопрос: «Какое место мы занимаем сегодня в потоке истории?». Сегодня в изменившихся и претерпевающих очень быстрое изменение исторических процессах уже невозможно ориентироваться в потоке истории ни чисто инстинктивно, как это было возможно в прежние времена, ни с помощью умозрительных теоретических построений, как это предлагала делать философия истории. Но все люди испытывают потребность «в таком ориентировании, чтобы действовать в общекультурной, политической и, возможно, даже совершенно приватной сфере».
В качестве альтернативы как спекулятивному философско-историческому, так и позитивистскому академическому подходу Вебер выдвигает собственное «динамическое» рассмотрение жизни и культуры. Оно должно способствовать тому, чтобы мы постигали все вещи по образу мира идей Платона в их неповторимой красоте и чистоте, с одной стороны, и при этом всё же ощущали, что они произрастают из самой жизни, — с другой. Оно должно «вознести перед нами Давида Микеланджело в его несравненной нежности, глубине и мощи, поставить его выше всех прочих подобных творений эпохи, — столь высоко, как ныне стоит над городом на площади Микеланджело его изображение, — и в то же время вполне отчётливо дать ощутить жизненные корни, питавшие в том числе и его рост». Иными словами, «ему надлежит воспринимать великое в его уникальности и при этом уметь поместить его в систему взаимосвязей жизни».
Новое научное направление Вебера предлагает именовать двояко — либо социологией истории, либо социологией культуры, сознавая при этом, что оно «включает в себя вопросы, поставленные прежней философией истории, только пытается решить их несколько иными, заимствованными, скорее, из позитивистской методологии, средствами, и в силу этого — коль скоро этому нет пока более подходящего названия, — делается в некотором роде социологией». Новая экзистенциальная социология своими скромными силами должна способствовать решению самых насущных вопросов жизни. При этом исследование и постижение «сознательно становятся на службу тому, в чём испытывает недостаток духовная жизнь, и в запутанном и непрозрачном окружающем мире пытаются помочь ориентироваться в самых обыденных „насущных вопросах“, имеющих, однако, несколько более глубокий характер». Если такая наука будет создана, то тогда, используя обретённые с её помощью средства, мы сможем «подняться в духовном отношении, как на крыльях, над этим потоком истории, наблюдать его от самых его истоков и во всех его проявлениях, осознать, какие силы в нём действуют, от каких условий он всякий раз зависел, продолжает зависеть и каким образом он на них реагирует».
Как и для Шпенглера, для Вебера методы исторического познания подобны методам художественного мышления и являются полной противоположностью методам физики и математики. Насущные задачи социологии культуры «аналогичны тем, какие в своё время ставил перед собою Гёте в отношении образов природы. Она стремится разрушить ограничения, которые содержит в себе система Линнея, рамки только фактического и как бы разложенного по отдельным отсекам бытия бесконечного мира исторических явлений, уловить то неизъяснимое соединяющее начало, из которого он произрастает в его многоликости, проникнуть взглядом его субстанцию, покуда она находится в некотором роде в жидком состоянии и тем самым обнаруживает свои взаимосвязи, на этой основе уяснить условия, определяющие различные способы её кристаллизации, и в итоге получить в свои руки ключ к многообразию мира явлений, к формам его движения, периодам его расцвета и упадка». Подобно тому, как Гёте наблюдал развитие органического мира — строение и усложнение органических тел, происхождение геологических наслоений — так Шпенглер и вслед за ним Вебер приступают к рассмотрению живых форм истории.
Вебер находит в науках об органическом метод научного изучения, который оказывается применимым и для познания исторической действительности. Он полагает, что морфология истории (или морфология культуры) должна содержать учение о форме, об образовании и преобразовании исторических тел (примечательно, что Вебер называет их именно «телами», как бы стремясь подчеркнуть единство своего подхода с науками биологического цикла). Идея морфологии понимается при этом как непрерывно меняющееся внутреннее динамическое содержание, то есть как процесс постоянного видоизменения и взаимоперехода конкретных «исторических тел». Вебер является сторонником идеи метаморфоза, только применительно к миру истории, а не к органическому миру, как это было у Гёте. Выделение трёх сфер исторического процесса — общественного процесса, процесса цивилизации и движения культуры — как раз и является установлением структуры каждого конкретного «исторического тела», выделением того, что остаётся неизменным во всех своих модификациях.
Мысля не столько аналитически, сколько синтетически, Вебер ярко и зримо ощущает единство истории как в целом, так и в отдельных её проявлениях. Это — вечно изменчивое, вечно подвижное, в частностях неустойчивое равновесие. Внимание Вебера приковано к историческим феноменам в их возникновении и становлении, в их противоречивости, а не в завершённом и неподвижном виде.
Будучи противником «разорванного» способа рассмотрения истории, Вебер подчёркивает необходимость принципиально иного подхода — «представить её живой и в действии, идя от целого к частям». Его метод состоит в описании исторических явлений не как единичных, изолированных, не зависимых друг от друга, расчленённых рационализированной мыслью «фактов», а как становящихся, находящихся в процессе возникновения целостных феноменов. Вебер стремится нащупать закономерности, позволяющие овладеть единичными явлениями, изучая историю во всём охвате её проявлений и деятельности. Поэтому исторические и культурные явления обретают в его концепции характеристику не столько понятия, сколько цельного пластического образа. При этом используется также восходящий к методологии Гёте метод предметного созерцания. Познание представляет собой при этом не что иное, как процесс последовательного очищения полученного в результате созерцания образа.
Вебер не разрывает историю на сферы «внешних» явлений и их «внутреннего» скрытого смысла и не отрывает сущность от явления. «Внутреннее» в истории не есть нечто логическое, абстрактное, «бытие вообще», которое можно относительно просто выставить за «пределы мира», скорее это — живое и конкретное созерцаемое присутствие. Как и природа для Гёте, история для Вебера — это открытость тайны, не просто видимость сокрытого, но прозрачность сокровенного, открытая и открывающаяся лишь любящему взгляду.
Подчёркивая роль